«О ритуальных коврах» – Г.А. Серкина

Сотрудник Государственного Эрмитажа Г.А. Серкина рассказывает об особенностях ритуальных ковров, о связанных с ними традициях разных культур, о сакральном смысле орнаментов и о скрытых посланиях, которые таят эти священные полотна…

К ритуальным коврам следует отнести ковры, которые используются при совершении молитвенного или какого-либо церемониального действа или медитации. В связи с этим необходимо уточнить, что в ритуальной сфере ковер – это своего рода искусственно созданное стерильное, чистое пространство для общения с высшими силами или даже портал для выхода в трансцендентные миры. Поэтому вид и способ обработки материала для ковра полностью зависит от традиций, принятых в разных частях света. И в этом случае не следует понимать термин «ковер» в его узком смысле – как тканое полотно.

Примером применения самых разнообразных материалов для изготовления ритуального ковра могут служить мозаичные коврики народов Севера и Дальнего Востока, которые шились из разноцветных кусочков меха (в первую очередь из оленьей шкуры) и, помимо использования в обрядах, не только украшали интерьер, но и являлись оберегом. Например, якуты используют лошадиные шкуры белого цвета в празднестве Плодородия – Ысыах, на шкуру помещают сакральный напиток кумыс. Народы Северо-Восточной Азии делали из оленьей шкуры ритуальные коврики: «душехранилища», коврики-попоны для посвящённого духу оленя (бескровной жертвы). По сообщениям древнекитайских источников, ханы древних тюрков короновались путём поднятия на белом войлоке. Ритуальным ковриком тибетских монахов изначально, по-видимому, являлась шкура тигра, которую со временем вытеснил тканый ковёр: его орнамент полностью воспроизводил образ зверя, однако он постепенно начинает приобретать всё более абстрактно-символический характер – об изначальной связи ритуального ковра со зверем говорит орнамент из стилизованных мотивов в виде тигриных полосок. Этот грозный зверь издревле обладал мощным сакральным обаянием для многих народов Азии, в первую очередь, для мужчин-воинов и правителей – они носили штаны из тигровой шкуры, она же украшала трон (тахт) грозных правителей Османской империи.

Для исламского мира характерны молитвенные ковры (намазлык тюркс., саджада араб., джанамаз перс.). Судя по преданиям (сунна), пророк Мухаммед не придавал значения специальному декору молитвенного ковра, как и его материалу – он использовал любой подстилочный материал: то полу своей накидки, то кусок ткани или циновку из пальмовых листьев (хумра), причём, судя по размерам циновки, её хватало лишь для размещения лица и ладоней. Современный молитвенный ковер мусульман отличается от обычных ковров своеобразной орнаментальной композицией – имеет так называемую молитвенную нишу (или «михраб» – «алтарь, святилище» арабс.). Михраб увенчан треугольной или округлой верхней частью, которая служит указателем (кибла) – ковёр располагают этой стороной в сторону Мекки, священного города для мусульман, где находится главное святилище ислама Кааба; соответственно, и молящийся повернут туда же. В молитвенных коврах эта ниша появилась как результат копирования михраба мечети, и, скорее всего, в среде ортодоксальных мусульман. Когда именно в мечети появился михраб, неизвестно. Появление михраба в качестве архитектурной детали мечети связывают с омейядами (династия халифов, 661-750; испанская ветвь омейядов, 756-1031). Первые соборные мечети (джами) омейядов в Дамаске (705 г.) и в Кордове (9 век) построены под большим влиянием местной христианской архитектуры. Самое раннее упоминание о наличии такой архитектурной детали в храме, как михраб, относится к 8 веку в сочинении, судя по нисбе, бакинца Абд ар-Рашида аль Бакуви. Он, повествуя о строительстве мечети в Медине шестым халифом, рассказывает, что присланные византийским императором мастера «…украсили потолок золотом, а также позолотили камни михраба…» Большинство исследователей едино во мнении, полагая, что появление михраба-ниши в интерьере храма обусловлено содержанием 35-го айята 24 суры Корана: «Аллах – свет небес и земли. Его свет – точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло – точно жемчужная звезда. Зажигается он от дерева благословенного – маслины, ни восточной, ни западной. Масло её готово воспламениться, хотя его и не коснулся огонь. Свет на свете! Ведёт Аллах к Своему свету, кого пожелает, и приводит Аллах притчи для людей. Аллах сведущ о всякой вещи!»

Видимо, эта же сура «Свет» стала причиной появления такого украшения в мечети как лампа. Если судить по высокохудожественному оформлению стеклянных и керамических ламп, помимо утилитарного предназначения и декоративной функции, в них была заложена и символическая, суфийская семантика. Идея света Всевышнего, выраженного в Коране, получила своё дальнейшее развитие в учении мусульманских мистиков. Согласно их представлениям, прошедший по мистическому пути до конца уже сам становится светильником, озаряя своим светом находящихся во тьме. Этот момент также мог послужить причиной популярности декоративных ламп, которые изображались почти на всех турецких намазлыках в форме цветочной вазы.

А вот точная дата появления михраба уже в декоре молитвенного ковра неизвестна. Но, тем не менее, о довольно раннем появлении специальных молитвенных ковров в быту мусульман (в первую очередь, в среде странствующих дервишей), сообщают ранние мусульманские авторы. Однако при этом они не дают никаких сведений о каких-то отличительных особенностях таких ковров, которые хоть как-то могли бы указать на их ритуальное предназначение: о декоре или их размерах, о том, был ли это ворсовый ковер или просто кусок обычной ткани. Абд ал-Азиз асс-Сусси (10 век) так описывает своё вступление в суфийский орден: «Я взял свой молитвенный ковёр, который был таким же длинным, как долгий день…» В сочинении «Климаты мира» персидского географа 10 века Худуд аль Аляма также имеется упоминание о молитвенном ковре: «Из Гиляна происходят метлы, циновки, ковры для молитвы и рыба maha…». Некоторые авторы пересказывают фантастические истории, связанные с молитвенным ковром. Так, суфийский поэт 12 века Фарид ад-Дин Аттар сообщает о полётах на молитвенном ковре знаменитого аскета Хасана аль-Басри (дата его смерти 728 год). Таким образом, упоминание о молитвенном ковре Хасана аль-Басри является одним из самых ранних. Но, опять-таки, неизвестно, имели ли ранние намазлыки какие-то композиционные отличия, которые выделяли бы их среди обычных ковров. Скорее всего, в ранний период бытования молитвенных ковров их специфичность никак не подчеркивалась.

Как известно, любая культовая атрибутика и идеологическая догматика складывается и кристаллизуется веками. Это только современным наследникам какой-либо культуры, которым досталось всё уже в готовом, со сложившимися устоями виде, кажется, что принятые в ней регламентирующие правила, догмы и атрибутика существовали всегда, изначально. Однако если судить по тому факту, что до сих пор множество мусульман пользуется не специальным ковром, а другими подручными материалами, то можно предположить, что чем глубже в историю ислама мы будем смотреть, тем очевиднее станет, что молитвенные ковры не были широко распространены среди подавляющей массы верующих. Тем более известно, что до сих пор некоторые течения ислама (Северная Африка) отрицательно относятся к использованию не только молитвенных ковров, но и вообще любых подстилок.

Тем не менее, сложившаяся со временем догматика в суннизме (основное направление ислама) подтолкнула появление молитвенной ниши в орнаментальной композиции ковра к воспроизведению сакральной детали храма, тем самым выделяя ковёр из ряда обыденных предметов. Это предположение косвенно подтверждается тем, что наиболее ранние молитвенные ковры, которые сохранились до нашего времени и относятся к 12-15 векам, не относятся к коврам индивидуального пользования, а предназначены для коллективных молений. Как правило, изначально молитвенные ковры поступали в мечеть в качестве даров вкладов. Видимо, тогда же обетные ковры сразу старались выделять при помощи орнамента – подчеркнуть их сакральный характер и связь с храмом. Кстати, в некоторых современных крупных мечетях на гигантском ковре для коллективного моления изображены сотни михрабов. Молитвенный ковёр для коллективного моления, имеющий в своем орнаменте более одной молитвенной ниши (одна ниша предназначалась для одного молящегося), называется «саф» (арабск. «ряд»). В качестве иллюстрации такого «сафа» может служить молитвенный ковёр киргизов племенной конфедерации ичкилик из Восточного Туркестана (инв.номер VT-906, Государственный Эрмитаж). Исторически так сложилось, что подавляющая часть ковров с молитвенной нишей для индивидуального использования производилась в Османской империи (главным образом, на западе и в центре Малой Азии), в регионах расселения туркменских племен. Самые ранние дошедшие до нас турецкие намазлыки датируются 16-17 веками. И по стилю, и по исполнению эти ковры делятся на две группы. Первую, немногочисленную, группу составляют ковры (16 век) дворцового стиля, орнамент которых сильно сближается с орнаментом бурсских золотных тканей и изникской керамики.

Во вторую группу входят намазлыки (17 век), производившиеся в городских мастерских и тюрками-кочевниками. По-видимому, их делали по заказу донаторов протестантских церквей Трансильвании (ныне – часть современной Румынии), где эти ковры и были обнаружены в начале XX века. Михраб некоторых ковров трансильванской группы имеет ярко выраженную христианскую символику, поскольку не только подражает трехчастному входу в алтарь православного храма, но и даже имеет изображения равносторонних греческих крестов на базе колонн (см. ковёр с инв. номером Т-30, Государственный Эрмитаж). Орнамент этого намазлыка привлекает внимание весьма насыщенной символикой различного происхождения, не только христианской. Так, два картуша в ковровом бордюре далеко не случайно имеют голубой фон. В этом факте отразилось древнее магическое поверье тюрков, которые использовали голубые бусины в качестве оберега от сглаза. А в заарочной пазухе ковра изображен древнекитайский мотив «два дракона, играющие с жемчужиной». Разумеется, в сильно стилизованном виде, тем не менее, мотив узнаваем. К слову, в Малой Азии он появляется значительно позднее другого китайского орнаментального мотива «дракон и феникс combatant». Мотив сражающихся дракона с фениксом встречается уже в позднесельджукских-раннеосманских коврах (15 век).

Но в трансильванской группе привлекает внимание ковер, молитвенная ниша которой имеет две арки, причем антиподально расположенных (см. ковер трансильванского типа с двумя арками из коллекции Государственного Эрмитаж с инвентарным номером Т-24). На примере эрмитажного ковра невозможно понять причину появления второй арки и неуместность ее расположения, поскольку ковровый орнамент сильно приобрел растительный облик). Как известно,
ковры с абстрактным стилизованным орнаментом производились в городских мастерских, для которых не свойственна непрерывность многовековой традиции. В то время как в орнаменте ковров кочевников на протяжении длительного времени сохранялась смысловая символика, поскольку и мастерство, и значение орнаментальных мотивов передавались из поколения в поколение. Изучение ковров со сходными двойными арками туркмен Малой Азии и Ирана показало, что в более ранних коврах такого типа в молитвенной нише с двумя антиподально расположенными арками отчетливо проглядывает баранья шкура. Даже сохранились намазлыки (18-19 веков), в которых отчётливо, вполне реалистично изображена шкура барана. Изображение в намазлыке именно этого животного обусловлено двумя важными причинами. Турки, являясь скотоводами, до полного перехода к земледельческому образу жизни при совершении намаза использовали баранью шкуру. По свидетельству жителей деревни Инлидже недалеко от Карамана ещё недавно пол мечети покрывали не коврами, а бараньими шкурами. Вторая причина заключалась в том, что суфийские ордена (суфизм – мистическое течение в исламе) играли важную идеологическую роль в Османской империи. Но суфии не только оказывали огромное влияние на народные массы: в их учении и атрибутике довольно ощутимо влияние тюркского шаманизма. В частности, баранья шкура играла очень важную роль в их сакральной атрибутике. В самом большом помещении суфиев, где проводились церемонии и совместные моления, перед михрабом лежала баранья шкура, на которой во время религиозных церемоний и приёмов сидел шейх или деде (глава ордена). Поэтому место, где находилась баранья шкура («пустак») являлось почётным. Это был «красный угол», «трон» ордена. В свою очередь, слово «пустнишин», то есть «сидящий на бараньей шкуре» служило иносказательным прозвищем главы турецкой обители.

Ковры с изображением шкуры – в разной степени реалистичности, до сих пор ткутся туркменами (см. илл. Ковра «кызгёрдес» 17 века, Турция). Такие ковры называются «кызгёрдес» (от «кыз» тюркс. – «девушка, дева, девица, девочка»), поскольку предназначены для приданого, а эта сфера относится к древним традициям, поэтому вещи и предметы, относящиеся к этой сфере, тоже отчасти ритуальные. Любое явление культуры, постепенно перемещаясь на периферию общественной жизни – в женскую сферу быта, благодаря этому продолжает сохранять черты сакральности, а, значит, живучести. Хотя современные потомки когда-то пришедших в Малую Азию туркмен давно уже не кочуют, а занимаются, главным образом, земледелием, все же, по свидетельству этнографов, языческие и шаманские представления предков у них сохраняются, несмотря на то, что официально они – правоверные мусульмане. Тем не менее, турки, живущие по соседству с ними, не воспринимают их за правоверных – из-за живучести в их среде неисламских – языческих и шаманских – обычаев и поверий. Самым распространённым из таких живучих архаизирующих представлений является культ деревьев, который тесно переплетён с культом предков. Об этом красноречиво говорят густо обвязанные кусочками ткани (бескровная жертва) деревья, растущие на мазарах – священных местах. В большинстве случаев эти мазары связаны с какими-то мифическими, почти сказочными, личностями, поскольку о них нет никаких исторических свидетельств. Видимо, таким образом через подобные мазары проявился культ предков. Академик Гордлевский, сам собиравший этнографический материал в Турции, сообщает об обрядах, проводимых вокруг растущего в поле тенистого дерева, обложенного камнями. Эти моменты, описанные учёным, – круговые движения, каменная насыпь типа «обо», приметное дерево – очень сильно напоминают центрально-азиатские представления шаманского характера, которые имеют древнейшее происхождение. Многие намазлыки, если и не имеют изображения шкуры, то изображают в нише крошечные цветочные бутоны, которые в целом имитируют мех животного. Ковры с изображением шкуры, но более утончённые по орнаменту (то есть менее геометризованные и более цветочно растительного характера), ткутся также туркменами сарыками в Иране. Но здесь, видимо, под влиянием шиитских верований, изображается шкура льва, а не барана. В шиитской идеологии лев, Хайдар, является прозвищем зятя пророка Али. К тому же стремление к украшению молитвенной ниши в цветочно-растительном стиле можно объяснить влиянием древнеиранских представлений о райском саде – парадизе, который представлял собой водоём, окруженный разнообразными деревьями, кустарниками и цветами. Весь этот мир был густо заселён представителями фауны, разными видами оленьих, кошачьих, а также птиц. Сюжет с садом был наиболее популярен в коврах сефевидского времени (Сефевиды – династия Ирана (1501-17), основатель её шейх суфийского ордена, выходец из иранского Азербайджана).

Привлекает внимание ещё одна деталь в турецких молитвенных коврах: арка всегда увенчана роговидным мотивом. Даже если он «замаскирован» под растительный мотив или геометрическую фигуру, этот мотив узнаваем. Это постоянство может говорить только о том, что и его появление, и его местоположение неслучайны и необходимы для целостности композиции и орнамента. Этнографический материал, относящийся к народам, проживающим на всём протяжении от Северо-Востока Азии до Малой Азии, свидетельствует о необычайной популярности роговидного мотива.

Корни появления этого мотива тянутся в невообразимую глубь человеческой истории. Раскрыть историю его появления помогут только архаизирующие культуры охотничьих народов Северо-Востока Азии, где до сих пор наблюдается культ рогатых животных – культ лося/оленя, один из самых ранних и древнейших культов Северной Евразии. У народов же, живущих западнее и южнее, по вполне объяснимым причинам культ лося/оленя трансформировался в культ горного барана/горного козла (а позднее и других рогатых парнокопытных). Причиной переноса сакральных свойств на более мелких животных, но подобных по признаку неодомашненности, явилось отсутствие в окружающей природе первоначального (древнего) объекта культа. Тюрки обозначают животных этой сакральной группы словом «кейик». Этот термин не применялся к домашним животным, домашние считались «мал» (тюркс. «скот», в значении «имущество»). Слово же «кейик» имело значение «божий скот», а в более древние времена кейик олицетворял само божество, судя по мифологическим представлениям о божестве или о небе в виде парнокопытного рогатого животного. Одни из самых древних насельников Сибири кеты называют небо «есевой кожей». Слово «Есь» означает и «бог», и «небо». Видимо, далеко не случайно, чубарость, пятнистая окраска животных (имитация звезд) воспринимается многими народами как сакральный признак, знак отмеченности богом. Этими воззрениями можно объяснить тягу к ношению одежды из шкуры тигра или леопарда, а также стремление делать ритуальные коврики из их шкур.

Этнографы отмечают, что культ диких рогатых животных по-прежнему живуч среди народов Средней Азии, особенно ярко он проявляется у туркмен, казахов и киргизов. Это видно не только через этногонические мифы происхождения предков, как, например, этноним Огуз – имя предка туркменских племён переводится как «бык», изначально обозначал «олень».

Проявляется этот культ также в широко распространённом обычае изготовления молитвенных ковриков из шкуры кейика – это считается благим делом («согап» туркменс.), а также в популярном обереге в виде парных рогов, которыми украшают любой вход (двери, окна, ворота) либо используют в орнаменте. Рога кейика являются непременным атрибутом почитаемых населением погребений. К слову, личность основателя суфийского ордена бекташи, Хаджи Бекташа, настолько перенасыщена символикой, связанной с культом оленя, что вызывает сомнения в его реальном существовании как человека. Тем более, что вся его биография, все сведения о нём – это легенды, из поколения в поколение передаваемые членами ордена. Скорее всего, в его образе переплелись архаичные верования и культы, принесенные в Малую Азию туркменскими племенами. На это намекает один из ранних рисунков, изображающих Хаджи Бекташа, который сидит в окружении наиболее почитаемых с глубокой древности в Северной Евразии животных, включая оленя.

На протяжении многих веков форма михраба в мечети в целом остаётся неизменной – полусферическая или треугольная, лишь меняются материалы и декоративное оформление.

Что же касается коврового михраба, то орнамент ковров стал развиваться по собственному пути. Этот процесс особенно сильно проявился в молитвенных нишах поздних иранских и турецких ковров. Изображённая на коврах 18-19 веков молитвенная ниша выглядит скорее как портал или врата в иномирье, а не как предназначенное для моления стерильное индивидуальное пространство, в первую очередь из-за помещённого в проёме Древа жизни.